|»

Библиография

|»

Greenmail, корпоративные конфликты

Причины и логика корпоративных конфликтов.

Напомним предыдущие три этапа перераспределения прав собственности:

- 1988–1991 годы — период скрытой приватизации, когда директора государственных предприятий создавали кооперативы, которые позволяли перенаправлять сбытовые и финансовые потоки и получать выгоду от использования активов, формально принадлежавших не им, а государству. К началу массовой приватизации государство фактически уже не владело тем, что собиралось приватизировать.

- 1992–1995 годы — период ваучерной приватизации, в результате которой фактические собственники, так называемые инсайдеры (директорат и трудовые коллективы), получили юридические права собственности.

- 1996–1997 годы — залоговые аукционы, в результате которых были приватизированы крупнейшие сырьевые предприятия в пользу небольшого числа групп, приближенных к исполнительной власти. В результате начали быстро формироваться крупные интегрированные бизнес-группы (олигархи).

Характер последующего перераспределения собственности во многом определился как предшествующей историей приватизаций, так и новыми обстоятельствами конца 1990-х годов.

Захваты предприятий — это форма корпоративных конфликтов, недружественные поглощения (hostile M&A) с российской спецификой. Зачем, собственно, необходимо было захватывать предприятия? Каковы мотивы? В основном это вполне стандартные экономические мотивы. Во-первых, усилившиеся после залоговых аукционов крупные бизнес-группы начали создавать вертикально интегрированные или отраслевые холдинги. Началась своего рода игра в монополию. Они стремились к тому, чтобы объединить отношениями собственности и единого управления цепочки от добычи сырья до отгрузки конечной продукции, а этому мешали прежние собственники, например хозяева какого-нибудь ГОКа, которые могли диктовать условия металлургическому гиганту. Другой интерес — консолидировать предприятия отрасли, скажем, пищевой или автомобильной, в единый холдинг. Во-вторых, в российской экономике еще оставались прибыльные экспортно-ориентированные предприятия или предприятия с растущим рынком для своей продукции (энергетическое машиностроение в условиях реформы энергосистемы, например). Они представляли долгосрочный инвестиционный интерес, но часто находились в руках неэффективных и слабых собственников. В-третьих, региональная исполнительная власть, практически не контролировавшаяся из центра, стремилась к созданию «губернаторской экономики», то есть пыталась перевести под свой контроль основные предприятия региона, вытесняя внешних кредиторов или акционеров, а также несговорчивых директоров. В-четвертых, захваты предприятий давали огромные возможности для краткосрочных доходов путем распродажи активов, спекуляции, корпоративного шантажа и тому подобного.

Понятно, что смена собственников и управляющих — это нормальный элемент конкуренции за более эффективное управление активами. Но такая смена может происходить различными способами. Почему в России в этот период она приняла именно такие формы — крайне конфликтные и даже насильственные? Как было уже сказано, одна из предпосылок формировалась на предшествующих этапах приватизации. Это, прежде всего, закрытая структура собственников с доминированием инсайдеров. После ваучерной приватизации около 60% активов принадлежало трудовым коллективам, причем значительные пакеты были «распылены»; примерно 30% оставалось у государства, а остальные перешли к внешним инвесторам. Эти госпакеты, а также небольшие доли внешних инвесторов стали потом своего рода троянскими конями. Около 1998 года сформировались и сильные бизнес-группы, у которых появились значительные ресурсы, а значит, и осознанные интересы к перераспределению собственности.

Далее, серьезным стимулом к перехвату управления, а это и есть основная составляющая захвата предприятия, стала ситуация с реализацией прав собственности. Дело в том, что в условиях непрозрачности деятельности предприятий основные выгоды реализуются через текущее управление, и принятие решений — во многом через теневые схемы, подставные компании, фиктивные цены и показатели. В таких условиях легко занизить прибыль и не выплачивать дивиденды, легко увести активы или не выполнить другие обязательства перед инвесторами. Поэтому для инвестора, который не участвует в управлении, инвестиции — дело очень рискованное. Следовательно, нужно добиваться участия в управлении; в идеале — перехватывать управление предприятием. Отсюда — стимулы к захвату управления и, наоборот, борьба за то, чтобы любой ценой сохранить управленческий контроль, готовность пойти на крайние меры.

Третий фактор — он достаточно известен и много обсуждался — это несовершенство законов, пресловутый закон «О банкротстве» 1998 года, который установил очень низкий порог задолженности, специфическую процедуру назначения временных и внешних управляющих, низкий контроль за их деятельностью, который предоставил массу технических возможностей для того, чтобы использовать его в целях, которые он совершенно не предусматривал. Закон этот, насколько я знаю, вообще-то делали канадцы, которые стремились сделать ультралиберальный закон о банкротствах, абсолютно не имея понимания того, как он будет работать в местном контексте. Но ни один закон никогда не задает и не может полностью определить условия его применения. Прежде нужно установить так называемые юридические факты, а юридические факты устанавливаются не самим законом, а людьми либо на основе прецедентов, либо, если закон новый, соотношением сил, интересов, ситуацией на местах. Так вот, закон 1998 года фактически предоставил юридические схемы передела.

И, наконец, самый важный, четвертый фактор — это наличие инструмента, административно-силового ресурса. Просто человек — это одно, а человек с ружьем — это уже полностью другая ситуация, другое осознание возможностей и, соответственно, другой способ ведения дел. То есть наличие административного ресурса в условиях продолжающегося кризиса государства во многом определило стратегию или конкретное протекание корпоративных конфликтов — использование судов, прокуратуры, силовых структур и, соответственно, административное давление, уголовные дела, применение силы. В переделе собственности преимущества получали те лица или бизнес-группы, которые своевременно инвестировали в административно-силовой ресурс. Самые активные на этом поприще — это, конечно, «Альфа», «Сибал» (или «Базэл») и МДМ. Но это, конечно, верхушка айсберга.

Вот в каком контексте возникли массовые корпоративные конфликты. С одной стороны — перекосы в структуре собственности, ее закрытость, а также невозможность реализации прав без участия в управлении. При этом появление новых претендентов на использование активов (включая губернаторов). С другой стороны — появление в 1998 году новой юридической схемы передела и наличие инструментов ее реализации в виде продажных сегментов государственной административно-судебной системы (арбитражных судов, ОМОНов, «Тайфунов» и так далее). Дальше, за два года — кто мог захватить, захватил, кто мог отстоять, отстоял.

По действующим лицам корпоративные конфликты в России этого периода можно условно разделить на несколько типов:

между региональной исполнительной властью, стремившейся к созданию «губернаторской экономики», и собственниками (или крупными акционерами) основных предприятий региона.

Часто бывает, что СМИ преувеличивают масштабы некоторых явлений, как это было, например, с организованной преступностью. Можно ли количественно оценить масштабы захватов? Достоверных данных, конечно, нет, но грубые подсчеты сделать можно.

По данным Высшего арбитражного суда РФ, в 2001 году арбитражные суды приняли к рассмотрению 47 762 дела о банкротстве. Из этого числа нужно вычесть дела, инициированные государством (это около 79% всех дел, в основном несуществующие фирмы или неплательщики налогов), и учесть то, что заказные банкротства инициируются в основном негосударственными коммерческими кредиторами. Это чуть меньше 10% всех банкротств за 2001 год. Получаем примерно 4700 случаев, среди которых и нужно искать банкротства с целью передела. Если верить оценке председателя ФСФО Татьяны Трефиловой, согласно которой в 2001 году около 30% банкротств являлись «заказными» (это не может быть доля от общего числа банкротств, так как только доля государства значительно выше 70%), то этот процент логично отнести к тем самым 4700. В итоге получаем примерно 1400 заказных банкротств в 2001 году. Учитывая, что это в основном средние и крупные предприятия российской экономики, масштабы передела все же значительны.
Логику захвата предприятия можно представить следующей схемой (см. рис.).

Перехват управления и смена руководства являются ключевым моментом в захвате предприятия; для этого может использоваться либо процедура банкротства, либо защита прав акционеров, причем исход судебных решений, как правило, заранее известен. Логика действий также зависит от того, преследуются долгосрочные или краткосрочные интересы.

Для реализации долгосрочных выгод необходимо получение прав собственности; на схеме отражены основные, часто весьма сомнительные, способы достижения этой цели. Получение краткосрочных выгод является наиболее вредным и разрушительным для экономики. К ним относятся как просто распродажа активов с целью элементарного обогащения, так и перехват управления как средство шантажа — для возврата долгов, для получения отступных, либо, если здесь задействованы непосредственно региональные власти, с целью получения более эффективного контроля над социальными благами или электоратом градообразующих предприятий.

Естественно, мотивация захватчиков держится в тайне, поэтому о том, в каких случаях захват производится с долгосрочной стратегией, мы можем узнать только по результату. Однако логично предположить, что к таким случаям относятся захваты предприятий, которые либо необходимы для создания вертикально интегрированных холдингов, либо дают стабильную экспортную выручку, либо имеют потенциально стабильный рынок. Например, Ленинградский Металлический завод или «Электросила». В контексте реформы энергетической системы они стали очень привлекательными для стратегических долгосрочных инвесторов, которые, скорее всего, будут более эффективны, чем те, которые были раньше.

Какое влияние на экономику оказали корпоративные конфликты? Каковы последствия так называемого четвертого передела собственности? Пресса, как правило, подразумевает, что последствия негативные. Они действительно таковы в том, что касается авторитета судебной и правовой системы, развития коррупции в государственных органах, международной репутации российского бизнеса (вспомним иски Михаила Живило и Джалола Хайдарова в суд Нью-Йорка).

Вместе с тем многие исследования показывают, что наличие интенсивных корпоративных конфликтов и угроза прихода мощных аутсайдеров оказывают дисциплинирующее воздействие на менеджмент, стимулируют реструктуризацию и оказывают оздоравливающее влияние. Кроме того, сами захваты предприятий часто являются более дешевым способом перераспределения прав собственности, чем если бы это происходило в условиях развитого фондового рынка. Конечно, активы достаются не тем, кто является более эффективным собственником, а тем, кому доступен административно-силовой ресурс. Им еще придется доказать свою эффективность.

И последнее. Я бы выделил три способа использования публичной информации в контексте корпоративных конфликтов.

Первый применяется, когда существует стремление изменить рыночную ситуацию: либо снизить стоимость активов, которые кто-то стремится поглотить, либо повысить ее, если речь идет о выгодной продаже, или если есть недружественное предприятие, заинтересованное в снижении стоимости актива. Имея информацию о потенциальной скупке акций со стороны сильной финансово-промышленной группы, вброс соответствующей информации, то есть позитивной информации или информации о готовящейся сделке, будет прямым инструментом повышения цены акций.

Второй способ — это использование публичной информации как инструмента захвата либо защиты от захвата. То есть это создание негативного мнения у трудового коллектива, у региональных властей и у местного населения — либо в отношении захватчика, либо в отношении жертвы.

И, наконец, третий распространенный способ использования СМИ — это корпоративный шантаж, или «гринмейл».

Схемы тут могут быть очень различные, но общий момент состоит в том, что некий акционер — это может быть даже миноритарный акционер — чинит различные трудности, включая постоянный вброс негативной информации о том предприятии, которым он владеет, для того чтобы повысить отступные и потом дороже продать свой пакет акций.

[p]

Количество просмотров: 28